Каждый вдох давался с трудом. В груди жгло от обиды и несправедливости, а он лишь фыркнул и пошёл к двери.

Нет.

Мне не жаль малолетку.

Мне лишь время своё жаль, что потратил на эту тупорылую овцу и её детские капризы.

Даже трахать её удовольствия никакого. Как будто у ребёнка конфету отобрал, блять.

Бесит Неимоверно бесит меня эта сучка.

Не то, чтобы я не хотел её.

Ещё как хотел.

Пиздец как хотел.

Но когда порвал цепку, словно сам себя возненавидел. Никогда не парился о чувствах баб. Никогда мне не было дела до них.

А тут, как будто совесть замучила.

Я даже поверил бы в это…

Если бы не знал точно, что нет её у меня, совести этой.

Совесть для немощных и слабых, чтобы было чем оправдывать свою несостоятельность.

Мне же глубоко наорать на все эти бабские заморочки.

Сама виновата во всём.

Ведь я собирался её поиметь по-человечески, по-хорошему. С ласками и нежностями, мать их.

Надо же было этой дряни мать мою упомянуть.

Никогда этого не прощаю. Никому.

И тот факт, что она не знала, ничего не значит.

Если решилась тявкать в сторону взрослых дяденек — будь готова ответить.

Только вот никак не покидало ощущение, что я похерил что-то важное.

Такое чувство возникает, когда разочаровываешься в самом себе.

Да, я был разочарован и охренеть как зол. Ведь мог же оттрахать девку. Должен был!

Чтобы больше рта своего открыть не смела.

Член стоял всё так же, как и за полчаса до этого. Жесткий недотрах у меня — факт.

А ещё это гадкое чувство… Чего? Откуда оно вообще взялось во мне?!

Вот вернуться бы, да засадить ей по самые гланды. Чтобы орала и извивалась змеей подо мной.

Я ушёл-то только из-за этого гребаного ощущения, что когтями по внутренностям.

Никогда цепок не трахал. Видимо, поэтому так паршиво.

Псих. Не нужно было так зверски.

Всё же я не привык ограничивать себя в сексе. Трах должен быть жёстким и беспощадным.

Чтобы голос срывала и ломала ногти, царапая ими мою спину.

Бляяяять.

Поморщился от боли в плече и взглянул на себя в зеркало.

Красавчик, мать твою.

Дожили!

Какая-то свиристелка чуть башку не снесла настольной лампой.

Смешно даже.

А бешеная она какая…

Не плакала и не кричала, когда входил в неё. Только дралась, как сумасшедшая.

Кошечка.

Пока зашивал укус на плече, пробивало на дикий ржач.

Это же надо так тяпнуть. Чуть зубы свои не оставила во мне.

С бровью дела обстояли не лучше, но штопать себе морду не хотелось. Так заживёт.

Хотел было вернуться к Стеше и заставить исправить результат своих боевых действий, но вовремя одумался.

Если иглу ей дам, да ещё и харю свою подставлю — точно без глаз останусь.

Пришлось промыть и заклеить пластырем.

Не мальчик, в конце концов.

Звонок от Ворона немного отвлек от самобичевания и я, глотнув добрую порцию вискаря, ответил.

— Базар есть, Матвей. Перетереть надо, — когда Ворон говорит таким угрюмым голосом, сомневаться не приходится — что-то произошло.

Так даже лучше.

Хотя бы отвлекусь.

Правда, я пока не решил, что делать с девчонкой.

Отпустить? Не вариант. Пусть успокоится для начала, а там я решу, что с ней делать. В любом случае, без хорошего траха не уйдёт от меня.

От меня вообще не уходят.

Либо я сам отпускаю, либо выносят.

И никак иначе.

Оставить одну тоже как-то стрёмно. Ещё квартиру мне сожжет.

Честно говоря, квартира-то ладно, хрен бы с ней. Себя же убить может, дура ведь.

А нахрена мне эти проблемы?

— Приезжай ко мне на квартиру. Тут и порешаем.

Надо бы покормить её, думаю. Но тут же отметаю такую мысль. Пусть остынет немного, а то, чего доброго, доведёт меня до белого каления и я ещё что-нибудь сделаю…

— Что это с тобой? — Ворон нахмурился ещё с порога и так сидел уже минут десять, отчего-то не решаясь начать разговор.

— С кошкой подрался. У тебя базар ко мне был, — напомнил ему, ибо вещать о том, что изнасиловал малолетку как-то не хотелось.

Я, конечно, не соплежуй какой, чтобы стесняться таких вещей, но и признавать себя озабоченным психопатом как-то не комильфо.

Свою личную жизнь обычно не разглашаю и дальше не стану.

— У тебя кошка есть? — похоже Костян удивился.

— Можно и так сказать, — отчего-то не хотел, чтобы Ворон видел мою девчонку.

Потому что моя.

И не хрен на неё смотреть…

Блять, что-то не в ту степь меня понесло. Нехорошо. Я бы даже сказал, дерьмово.

Не хватало ещё залипнуть на соплюху. Нахрен она мне не сдалась. Вот закончу, что начал и пусть проваливает на все четыре стороны.

— Ну так что, Костян? Какое дело у тебя?

Ворон вздохнул и, притянув бокалы к себе, наполнил их до половины.

— Давай, выпьем.

Посиделки прекращали быть душевными от слова «совсем». Я знаю Воронова, как свои пять пальцев. Сучок сейчас чувством вины себя гнобил и явно собирался сказать то, что мне не понравится.

— Рожай уже, воронок. Не еби мне мозги, — без тебя желающие найдутся.

Снова подумал о малолетке, что, наверняка, воет там в подушку и составляет план мести плохому дядьке. В груди шевельнулось что-то приятное и захотелось улыбнуться.

Она до пиздеца милая, когда злится.

Мать твою, Север!

Какого хрена меня так расплющило?

Как будто баб отродясь не имел.

И тут же ответ нарисовался сам собой.

Не было.

Такой не было.

Чтобы заставляла кровь в венах кипеть и до бешенства доводила.

Живая она, что пи.

Настоящая.

Не тот ширпотреб, что пачками по клубам да кабакам. Такую не заставишь отсасывать в ВИП-кабинке и раком за «айфон» не поставишь…

— Отдай мне Катерину.